— А ты кто такой Кулаков, знаешь? — он искренне шокирован. — Алиса, вы же вместе? Да неважно, Кулаков и так все сделает. Подожди… это получается, ты с синяком… А он не знает вообще?
— Егор, — нервно сглатывая, пытаюсь объяснить ему, — это сложно все вышло. Мне сложно очень, понимаешь?
Он меняет позу, по бедрам себя ударяя, в глазах— участие. Сумбурно поглаживает меня по плечу.
— Блин, Алиса, я знаю, что в полицию бесполезно звонить, и твое семейство — уроды, но… Это же пиздец! — Он взмахивает руками. — Так пускай Кулаков с ним разберется! Он по заслугам наконец-то получит. Тот же его уроет.
И музыкант смотрит в сторону Кулака. Который не заметить это не сможет.
— Я прошу тебя, — начинаю задыхаться и путаться, потому что контроль над ситуацией улетучивается со скоростью света, — это Васи не касается. Я не хочу… ты понимаешь, я не могу, чтобы он узнал. И кто-либо вообще вокруг.
Я срываюсь, и на Кулака тоже гляжу. Он напряженно наблюдает за нашей беседой. Каждый шорох отслеживает. Все сканирует, на атомы раскидывает.
Веретено лжи становится невыносимо тяжелым.
— Нет, — качает головой Егор. — Извини, но нет. Он еще, получается, сюда приперся.
Я раздраженно повожу плечами, и, по лицу руками скользя, стараюсь не задевать скулу. Еле на ногах удерживаюсь, когда Егор обходит меня.
Испуганно и виновато гляжу на Васю. Все кончено. Все выплывет наружу.
Пытаюсь глазами ему сказать. Что-то. Но я сама не понимаю что.
Он явно старается оценить обстановку. Обычно Вася хмурится, как способ преодолеть замешательство. Но сейчас выражение на его лице столь напряженное, что любые экспрессии отсутствуют.
К моему ужасу, однокурсник к Кулаку не направляется.
А я уже себя выдала своим поведением. Замкнутый круг. И я в центре. Я сама его нарисовала, и теперь мне его разрывать.
Но Егор поднимается на крыльцо и поворачивается.
— Загродский его фамилия! Дмитрий Загродский, — дико орет он Кулаку. — Он вот только что уехал! Красный Бентли! Прости, Алиса!
Я прислоняюсь к ближайшей машине боком. Хоть на минуту, пожалуйста, отдохнуть. Перевожу опять взгляд на стоящего неподалеку Кулакова.
Наверное, в последний раз смотрю на него так. Сейчас кажется таким смешным, что я собиралась у него выиграть вопрос по спорткомлпексу и детдому. Никто не посмеет по скуле Кулакову давать, а если попробует — то получит ядренее в ответ.
Я все-таки спешу к нему, потому что обязана обьяснится, как бы то ни было.
Но даже не делаю и двух шагов, а он проговаривает.
Медленно, страшно, глухо. Одними низами.
Словно из загробного мира вернулся.
— Тебя ударили.
Он даже не моргает. Его обездвиженность настолько неестественная, что я невольно шаг назад делаю. Потому что его оцепенение сопровождается потемневшим лицом.
Тень на его облике столь реальна, что оттеняет бледные губы и острый белесый кончик шрама, ящурным хвостом тянущийся к отсутствующему уху.
— Тебя ударили.
— Вася, — чащу и чащу, — эта ситуация реально вышла из-под контроля, потому что… так получилось. Я умоляю тебя, не делай выводов сразу. Пожалуйста!
— Тебя кто-то ударил, — говорит он, снова в трансе.
— Это неважно, — я начинаю заикаться, — просто удар, ты не понимаешь…
Он пробуждается, на звуках моего прерывистого голоса. Словно то, что я упомянула удар, делает все сказанное — правдой.
И бросается в сторону машины.
Я бегу за ним, сломя голову.
— Вася! Ты куда? Нет!
Ключ! Ключ-то от автомобиля у меня.
В неистовстве Кулак дергает дверь, и подошвой в железо со всей дури впечатывается.
— Пожалуйста! Выслушай меня! К-куда же ты!
Он выхватывает у меня ключ, даже на миг не взглянув.
Когда бросаюсь за ним, к дверце, Кулаку достаточно одного движения, чтобы отодвинуть меня и захлопнуть водительскую створку.
Я кричу ему, но он газует. Пытаюсь обежать с другой стороны, когда он задний ход дает. Но все бесполезно.
Машина срывается с места неровными колесами, и берет такую скорость, что горожане останавливаются и показывают на нее пальцем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 26 АЛИСА
Егор уговаривает меня пойти на совещание.
Иду, потому что автоматизировано все делаю.
Ноги переставляю, глазами смотрю, языком говорю. Беседу поддерживаю.
Механизировано мозг воспроизводит что-то очевидно разумное.
В Доме Культуры свет вырубается, и сумасшедшая беготня начинается. Там, оказывается, половину города отключили. Мэр отвлекается, а мы фигней страдаем.
Консультанты-доберманы уже как полнокровные жители Васильков. Витя рыбачит на досуге, а второй консультант — Саша — жену перевез в поселок. Целью собрания большего всего секретарь интересуется. Это тот, у которого школьные каникулы.
Я сейчас все нажитое готова отдать, чтобы телефон у меня появился. Мне почему-то кажется, что мои звонки что-либо исправили.
Когда прошу однокурсника Васю набрать, то гудки долбят мне прямо в виски. Не отвечает.
Даже не представляю сценарии, которые там сейчас могут проигрываться.
На третий час взглядом цепляю место, где Кулаков всегда сидел, и пронизывает меня четкая мысль. Как катана в плоть по маслу заходит.
Если Загродский навредит Васе, я убью его.
Может, я себя защитить не могу. Но я не позволю причинить вред ему. Любой ценой.
Неважно, какой мощный и опытный Кулаков.
Загродский — невероятно влиятельная персона. Катастрофически мстительная. Сумасшедшая по-иному.
Стук и треск открывающейся двери, сопровождающие появление Кулака в конференц-зале, опилками оседает у меня в голове.
На мгновение мне чудится, я ополоумела и вижу то, чего нет.
Насосом легкие его накачиваются, когда он останавливается после входа.
Руки избиты, кляксы засохшей крови припорошены пылью и рябью грязи.
Взмокший, как борец на ринге.
Волосы будто отросли и зачернели больше за пару часов.
В глазах — ртутная вязь ярости, смоляная мгла чертовщины.
Что-то дергается на грузном лице. Не могу отследить что… кажется, не в одном месте.
— Чувак, — шепотом тянет потрясенный Егор.
Мэр и слова выдавить не способен, консультанты переглядываются, а секретарь… Я отмираю, заметив, что подросток телефон прямо держит. Таким образом, и фото можно сделать.
— Положи телефон на стол, — приказываю мягко, — чтобы Анатолий Иванович видел.
— Иди сюда, — приказывает Кулак и это он мне.
Когда приближаюсь к нему, о страхе и мысли нет, но когда он берет меня под локоть — скользкой рептилией опоясывает осознание, что нам сейчас придется разговаривать.
Он ведет меня не к машине, а напрямую к Гостинице, через улицы, перекрестки, проспект.
Скованно удерживая за локоть, будто я под конвоем.
Незнакомые прохожие бурно реагируют на наш вид. Его — окровавленный и мощный. Мой — избитый и хрупкий.
В Гостинице он приказывает Светлане провести нас в комнату для встреч, но тут я вырываюсь. Пока она готовится к инсульту, Кулак впервые за последние десять минут смотрит на меня.
Берет опять под локоть, и ведет по лестнице в свой номер.
На втором пролете понимаю, почему он хотел в комнату для встреч. А не в номер.
В комнате скрывается в ванной на некоторое время. Я на стуле сижу и слушаю как цифровые цикады разрывают его планшет перекликиванием, сообщение за сообщением.
Кулак даже майку не натягивает, когда в спальню возвращается.
Хочу спросить, не помочь ли с ранами на руках, но во рту царит забвенный паралич.
Что-то во мне надрывается — будто внутренности бутафорией оказались и сейчас с них шелестом фольгу срывают — когда он на корточки передо мной присаживается, с обнаженным торсом. О Боже. Это хуже всего. Я на грани слез.
— Когда это случилось, конкретно? — спрашивает он тихо.
— Ты… имеешь в виду… то? — выдавливаю и выдавливаю.
Молчит и смотрит долго. Злой и деловой.
